Стихи и песни [WEB] - Григорий Поженян

На старых дорогах

В. Субботину

Нет, не мушмула меня звала,не миндаль, не белых два крыла,не весенний ветер декабря,не крутая — в штопоре — дорога.Ты не доставала до стола,ты еще спокойным сном спалав час, когда военная тревогавсколыхнула наши якоряи рукою жесткой провелапо рядам, в строю застывшим строго.Разве новогодняя трава,хмель ветров, лимонная листва,разве даже моря синевастали бы причиною разлуки?Но имеет высшие правакрай, где бинтовалась голова.Он развел всевластно наши руки,он тебе вернул мои слова.Полные и горечи и муки.Крымский край!Пути моих друзейВысохшие Семь Колодезей,неизвестный лейтенант Варлей.Эльтиген и ночи Дуванкоя.Здесь ребенок знает про такое,здесь земля матросских сыновей,здесь могила моего покоя,и начало юности моей.

1948

Бранденбургские кони

Когда начинаются войныи сыплются первые мины,последних признаний достойны,в теплушки садятся мужчины.Одною обувкой обуты,едины одною заботой,теперь они заняты будутодною и той же работой.Теперь они точно поделятдвухвёрстку земли на квадратыи будут по метру в неделюползти на обратные скаты.И как бы земля не дрожалаи как бы она не горела,и сколько бы в ней ни лежалоупавших за правое дело, —пока кровенеют закаты,в дыму погребальном лощины, —садятся в теплушки мужчины,ползут на обратные скаты.О, если б моря обмелелии твердь распахнулась земная —живым не хватило б молелен,чтоб мёртвых назвать поминая.Живым не хватило бы зданийдля досок мемориальных.Правительствам — оправданийза лживость коней триумфальных.

Но свет фанерных звёзд —холмов печальный свет;но горький дым берёз,что стлался столько лет;но торжество вороннад чернотой снегови леденящий рёвнедоенных коров,с утра и до темнагорящие хлеба —не наша в том вина,а наша в том судьба.И сколько б тысяч днейНам ни пришлось идти, —Над тенью их конейлежал конец пути.И догорал, как мог,поверженный Берлинза горечь всех дорог,ушедших в бой мужчин.За свет фанерных звёзд —холмов печальный свет.За горький дым берёз,что стлался столько лет.

Освобождение

В моих ушах, контуженных войной,Не гул, не звон, а чей-то позывной.Но чей он и который это год —Я все забыл: и ключ, и гриф, и код.

В моих ногах — осколки прежних лет.Они со мной покинут этот свет,И вместе с ними выйдут из огняТот, кто стрелял и тот, кто спас меня.

В моих зрачках (не я тому виной,Что жив остался, просто я — связнойМеж теми, кто живут и кто мертвы),В моих зрачках зеленый цвет травы.

…Я всё, что смог, скребком годов соскрёб.Я не берёг, не подставлял свой лоб,Не коротал в чужой рубахе дниИ был на плахе всем другим сродни.

В предчувствии начала и конца —Светлее тень спокойного лица,Уверенней разжатая рука,Добрее уходящая строка.

Иду на дно и не иду ко дну…Так две реки сливаются в одну.Чтоб, растворившись в море навсегда,Плыла освобождённая вода.

Осада Севастополя

Когда война приходит в города,они темней становятся и тише.А он казался мнесветлей и выше,значительней и строже, чем всегда.Он был почти что рядом,где-то тутза сопкой,за спиною,за плечами.Бомбят его, —и мы не спим ночами.так боя ждем, как только боя ждут.Шел сотый день,сто первый,сто второй.Под нами с ревом оседали горы.Но только почта покидала город,и только мертвый смел покинуть строй.Он весь пылал,и с четырех сторонот бухты к бухте подползало пламя.А нам казалось, это было с нами,как будто мы горели, а не он.А он горел,и отступала мглаот Херсонеса и до равелина.И тень его пожаров над Берлиномуже тогда пророчеством легла.[5]

Остров Борнхольм

Чтоб увидеть одинокий холмс красною суровою звездою,долго шел я северной водоюна далекий остров Борнхольм.

Господи! И здесь они лежат.Дома им погостов было мало.Снега им в России не хватало.И они в чужой земле лежат.

Что ж, теперь иного не дано:ни любви, ни радости не знавшим,в День Победы в этих травах павшим,здесь лежать навеки суждено.

Ранним горьким криком журавля,навсегда ушедших поминая,пусть над ними дрогнет небо мая,пусть, как дома, пухом им земля.

Инкерманские каменоломни

1

Военных давних лет игра:перед друзьями повторяться,все время храбрым притворятьсяи ждать,придут ли катера,пройдет ли мимо часовой,возьмет ли ложный след овчарка,пыль инкерманскую отхаркав,лечь камнемили встать травой.Так день за днем,без перемен.Набросив темноту на плечи,смотри,считай,ищи ли встречи.Все, что угодно!..Но не плен.У нас на это права нет.Не обсуждая приказанье,наш потолок —одно касанье.«Туда-сюда» —закон кассет.Уходит след,плетется нить.Одним и тем же делом занят.Пока разведчика не ранят,нам воздух в легкихне сменить.А оставалось настак мало!И так далек былпуть домой!А жить хотелось,Боже мой!..Тогда еще жила ты,мама.

2

Когда Инкерманские каменоломнидымилисьи море, как небо,а небо, как морегорело;когда от снарядов и бомбоблысели высотыи воду в полкидаже ночьюс трудом доставляли, —мы пили компот,нам давали в пайкепапиросы;мы в баню ходилии спали всю ночьна матрацах.И мне было стыдноне жить —притворяться спокойным;и было мне страшноне спать,а в тепле просыпаться.И было мне душно,и жарко, и тесно —с компотомждать, ждатьэто слово желанное, жесткое:«Нынче!»И первая группа —минеры с радистом Володей,почтовые голуби,голуби — наши связные,и сам капитан-лейтенантвышли ночью на шлюпках.А немцы их ждали.Но кто виноват —я не знаю.Я ранен был.Я был убит под Одессой.(Из горьких известий,печалей,обиди наветовя мог бы построить корабль,чтоб он утонул в океане.)Но не было горшесеми человеческих криков:«Сюда не высаживаться,мы все убиты,Володя!..»И голуби тоже —они-то причем? —не вернулись.Они расплатилиськрылатыепросто за верность.Так что ж они, глупые,снова зимой улетелипогреться в Испаниюили в Трансвааль.Оставались быдома,со мною…

1976

Херсонес

Когда узлом завяжется бедаи ночи дням свои предъявят счеты,отвергнув черепашьи поезда.Я снова предпочту им самолеты.И мягко ляжет под крыло апрель.И властно вспыхнет море из тумана.Ужели в мире нет других земель,и нет камней без камня Инкермана?И нет Венеций или Ла-Валеттбез Графской, Сапуна и Телефонки,*и Лувра нет, и Акрополя нет —и лишь на нем одном заклинил светв последний день последней похоронки?Он, он один, в отеках до небес,не ведавший спасенья у причала, —последний мой и первый Херсонес:раскаянью и мужеству начало.

1982